Зимы не будет ровно 37'09"
Фёдоров-Волков-Курашов. Зимы не будет. Студия СПб ДФ, 2000, Manchester FilesАндрей Левкин
levkin@russ.ru
(Русский журнал - Круг чтения)Необходимое объяснение, почему я считаю, что проекту Фёдорова-Волкова-Курашова есть место и среди книг: эта работа представляет собой очевидный текст, вот и все. Рецензия, соответственно, о том, почему и какая мораль из этого следует.
Вообще, почему не может быть книги в форме CD? Если она может быть завернута в философские спекуляции, в сценарий для второй программы российского радио и вообще - быть инсталляцией?
Речь не о том, что данный опус исполняется на стихи Озерского - они хороши, представляют собой куда более реальную послехармсовскую линию, нежели у намеренно играющего в это БГ, то есть, конечно, Гуницкого. Это про то, что весь альбом сделан как книга, как текст - а понятие текста было весьма опущено книгами, непременно разбалтывающими истории. И вот само ощущение текста - то есть некой субстанции, раскрывающейся изнутри, - здесь предъявлено наглядно. То есть, главное: возобновляется ощущение текста, как некоей самоорганизующейся внутри себя сущности, - в противовес всем этим байкам.
Взаимоотношения составных частей альбома весьма изысканны литературно, а внутренний баланс позволяет свести различные фактуры. По сути, это и есть некий сборник рассказов, цикл - регулирующий свои составляющие извне.
От очень множественного числа в самом начале - в первом абзаце, треке 1 происходит постепенное уменьшение действующих лиц в треке 2, причем длины и первого, и второго вовсе не музыкальные, не песенные в любом случае - они даже и не предполагают какой-то цельности и законченности (первый трек начинается вообще с 34-й, что ли, секунды, а до этого какая-то пауза рассказчика). Да, собственно, и вся первая вещь - вообще магнитофон, некий хор, который более не появится. Заставка / титры / титульная страница.
Уменьшение действующих лиц на втором треке доходит уже до безличного числа волковской инструменталки, как бы определив с самого начала границы жизни, ответственности, внутри которой текст получит возможность существовать, что есть грамотный ход. При этом сами по себе слова несущественны, как, собственно, и бывает в текстах, потому что там они сами по себе не очень важны, а важно, что вместе.
Есть, конечно, конкретные признаки, которые позволяют говорить о "текстовости" проекта. Вплоть до пиццикато Волкова в шестом треке, которое типа бормотание междометий, да и без подобных банальных соответствий, - здесь есть хотя бы разные типы организации абзаца ли, строчки, какого-то небольшой длительности периода, лежащего между знаками препинаний.
Слова, разумеется, минималистичны, собственного смысла не имеют - вне федоровского голоса, - так что вводить свои правила не могут. По звуку контрабас Волкова совпадает с голосом Фёдорова, чем гасится и возможное интонационное додумывание нейтральных слов Озерского.
Волков как бы постоянно сбивает возможность повестись на конкретных распевах Фёдорова. То есть сбивает интонацию рассказчика, желающего, чтобы вся история завершалась немедленно, - давая тот самый фон, который бывает в текстах вне монологов, диалогов и т.п.
В таком случае и начинается плывун, в котором слова начинают терять свой словарный, что ли, смысл - во всяком случае, перестают подчиняться привычности своего употребления, в том числе и в словосочетаниях. Аналогично и частотность их смыслов уже не имеет значения.
Шестой трек является середкой всего текста - во второй своей половине, где его ядро конкретно артикулируется Волковым (в первый раз кусок кода появился во 2-м треке, в той или иной степени простегивая последующие куски). Соответственно, в начале 7-й вещи этот код будет повторен с небольшим расширением, после чего Фёдоров вновь примется возвращать его в голос и мелодику. И выведет в возвращающемся варианте, то есть уже обросшим новой историей, на десятом треке.
А 8-й кусок фактурно вообще сделан под саундтрек - типа Бреговича к очередному Кустурице, он не такой, как у них, плоский, хитрее, ну а игра с фактурами - лишнее подтверждение искомой текстуальной ориентации альбома. Впрочем, заниматься постоянным утверждением этой текстовой идеи не имеет резона, потому что об этом осведомлены и сами музыканты, иначе бы вся эта история не заканчивалась голосом Анри Волохонского: "Леня, Леня... Леня, это Андрей. Добрый день... я хочу тебе спеть песню".
9-й трек рифмуется с темой Фёдорова в 7-м треке - то есть дело пошло на какой-то возврат, который бывает, когда внутри текста вдруг ощущается, что в ранее сказанном что-то оказалось неожиданным для самого автора. Что есть главное - чтобы обнаружилось что-то такое, чего не предполагалось, но - возникшее. Тексты же - ловушки неизвестного ранее смысла.
После того, как на 10-м треке произошло повторение кода, возникшего в 6-м, любой рассказчик бы удовлетворился достигнутым, но тогда получился бы только рассказ. Текст же обеспечивается 11-12-м треками, где происходит аналогичное начальному расписыванию области жизни текста расписывание обратное - как бы сектор пространства, внутри которого текст будет распространяться. Сначала все возвращается к заглавию, "зимы не будет", спетому как колыбельная (вообще, прямой смысл слов, которые поются, и возникает, кажется, только тут), после чего слова немедленно убираются инструментальным куском, который уже неподалеку от "Тибетского танго" Курехина, но еще соотносится с 6-м треком.
Волохонский же - сухим, то есть - без музыки письмом вслух Фёдорову просто переводит эту историю окончательно в текст, закрывая, что ли, его обложку. И ведь ситуация настолько уже сильная, что даже столь театральный жест уместен.
Зачем все эти рассуждения? Сделали музыканты что-то такое, что похоже на текст, и что? В том и дело, что сделали, - иными словами, такие формы организации материала продолжают существовать и хорошо работают. То есть и литература вовсе не заперта в массовых наррациях - все работает, как и прежде. Не надо нам быть простыми, вот и все. Нету нам такого закона, когда мы сложные. И так, разумеется, понятно, но уж очень демонстрация хороша.
Печатается с разрешения автора