Алексей МУНИПОВ,
www.izvestia.ru,
15 марта 2004 г.
оригинал лежит здесь
размещено с разрешения автора
На
двух новых альбомах Леонида Федорова звучит голос Анри Волохонского
- поэта, прозаика, философа, покинувшего Россию в начале 70-х
и ныне живущего в немецком городе Тюбинген. Переводчик Катулла
и Джойса, автор многочисленных поэтических сборников широкой публике
известен как постоянный соавтор парижского жителя Алексея Хвостенко.
Перед тем как альбомы "Горы и реки" и "Уэйк
финнеганов" появились в широкой продаже, Анри ВОЛОХОНСКОМУ
позвонил корреспондент "Известий" Алексей МУНИПОВ.
-
Как вы вообще познакомились с Федоровым?
- "АукцЫон" играл в Мюнхене, году в 1992-м, а я зашел посмотреть.
Вот примерно так.
- Легко нашли общий язык?
- Очень легко. У меня в общем-то нет такой проблемы. Я, знаете,
не забыл еще русский.
- А с русским роком вы до этого были знакомы?
- Видите ли, в наше время слово "рок" значило немного другое.
Рок - это был танец, в смысле рок-н-ролл. А что за "АукцЫон" такой,
что они играют - этого я совершенно не представлял. Они, собственно,
сначала ко мне домой заехали, а потом пригласили на концерт. Дай,
думаю, схожу. Это ведь очень любопытно, правда?
- И вам понравилось?
- Вы знаете, трудно сказать. Совершенно ничего не было слышно
(смеется). Шум-то был грандиозный, но акустика ужасная.
А вид их мне очень понравился. И как Гаркуша танцует, и как они
бьют в музыкальные инструменты, и своими шумящими штуками что-то
такое делают. Услышал-то я их потом, с дисков.
- К тому времени в России уже была жутко популярна песня "Рай"
на ваши стихи - в исполнении БГ и под названием "Город золотой".
Когда вы, кстати, об этом узнали?
- Где-то в конце восьмидесятых у нас поставили советское телевидение,
и вдруг смотрю - БГ поет мою песню. Что ж... Хорошо поет. Ну,
текст немножко искажает, но это не беда. Бывает. Да ведь все песни
существуют в более-менее искаженном виде. Возьмите, скажем, "Хасбулат
удалой". Там ведь совсем другой текст, чем тот, который поется.
В общем, я обрадовался даже. Это, знаете, придумывают всякие глупости,
говорят про этого бедного БГ, что он, мол, не имел права... Почему?
Конечно, имел. Так что все нормально.
- Но он все-таки спел вместо "Над небом голубым" - "Под небом
голубым". Замена довольно существенная.
- Да он ведь не сам менял! Это же старая песня, она бытовала очень
долго. Один спел, другой услышал, третий запомнил, а четвертый
забыл. Вот БГ где-то там, между третьим и четвертым. Он еще, между
прочим, очень хорошо все запомнил.
- На вашу жизнь как-то повлияло то, что широкой публике вы
известны прежде всего как автор текста к песне "Город золотой"?
- Я? А что, я так известен, действительно?
- Ну это-то уж точно все знают.
- Да, правда? Ну... я думаю, что на самом деле большинство не
знает. Я так скажу: мне очень приятно, что эту песню поют нищие
в метро. Значит, ее уже никуда не деть. А как и с чьей помощью
это произошло - совершенно несущественно.
- Как вы решились стать не только автором, но и исполнителем
- на новых альбомах Федорова звучит исключительно ваш голос?
- Это все началось с шутки, вот в чем дело. Я песни-то сочиняю,
но, конечно, не пою. Может, иногда под нос что-то пробормочу.
И вот послал Лене одну такую песенку, "Леди Дай". Что-то там напел,
наговорил... А он взял и прямо так поставил на диск. Меня, кстати,
потом близкие люди очень ругали.
- За что?
- Плохо, говорят, поешь (смеется). Что ж... Я действительно
плохо пою. Но с этими новыми альбомами, где мои тексты и Ленина
музыка, все было сделано уже совершенно сознательно. Вообще-то
хочу вам сказать, я до этого лично изготовил 27 дисков.
- Двадцать семь?!
- Ей-богу. Сам начитал и записал. Они, конечно, не очень известны.
И не слишком широко распространяются. На них большая часть всего,
что я когда-либо написал. Там я только читаю, без музыкального
сопровождения. Правда, есть у меня инструмент, который издает
одну-единственную ноту. Вьетнамский, кажется. Вот его я использую,
а больше ничего. В общем, я передал как-то эти диски Лене, а он
и говорит: "Хочешь, я музыку напишу?" Я согласился, а он взял
и написал.
- Я слышал небольшие отрывки: по-моему, очень здорово получилось.
- А вы уже слышали? Я-то еще нет. И вам понравилось? Правда? Ну,
замечательно. Наверняка вышло много лучше, чем то, что я делал:
у меня оборудование-то кустарное.
- Голос у вас совершенно магически звучит...
- Да господь с вами, что вы, что вы! С чего бы это он вдруг стал
магически звучать? Да нет, бросьте. Я думаю, это Леня там что-нибудь
придумал... магическое. А я-то что...
- Один из двух альбомов основан на вашем переводе "Поминок
по Финнегану". Вы перевели 40 страниц из 628 и потратили, кажется,
5 лет. Будете продолжать?
- Вот сейчас перевел еще полторы. Там, где... как мне вам объяснить...
где две прачки на двух берегах реки стирают белье - и в прямом,
и в переносном смысле - главного действующего лица. Они там стукаются
лбами, ругаются, а река все течет, течет, и под конец одна превращается
в камень, а другая - в куст вяза. Довольно длинный кусок. Но вся
тонкость в том, что большая часть значащих слов в этом отрывке
представляет собой названия рек. Я все никак не мог к нему подобраться,
а потом меня вдруг осенило, и я достал словари гидронимов. Знаете,
есть такие научные списочки: рек Германии, Прионежья, Приладожья,
Австралии. Я их все взял и стал выбирать. Попались довольно смешные
названия. Например, есть австралийская река, которая называется
Корова. Конечно, к русской корове она никакого отношения не имеет,
но читатель-то этого не знает! И на этом можно поиграть. Так что
я потихоньку продолжаю и, кто его знает, может, еще где-нибудь
кусочек найду. Но, конечно, полностью перевести такую вещь - ну,
это надо жизнь положить. Да и то не хватит. Джойс-то был гениальный
человек...
- Что вас вообще побудило взяться за эту работу - это ведь
едва ли не самая сложная для перевода книга из всех существующих?
- Самая, конечно, самая. И вот это-то обстоятельство и побудило.
Мне очень хотелось посмотреть, как это все у него там устроено.
А почему ушло пять лет? Я ведь не то что пять лет сидел и переводил.
Я посмотрю, а потом гулять пойду, а потом опять посмотрю. А через
месяц строчку и допишу. Кстати, одним из резонов заняться Джойсом
была моя работа на "Свободе". Там нужно было делать новости, а
они ведь очень стандартными оборотами пишутся. В общем, я однажды
почувствовал, что у меня в голове только эти обороты и остались.
Думаю, надо их вышибить! Так и начал переводить. По-моему, смешно
получается.
- А вы не боялись армии исследователей Джойса, у которых наверняка
найдется...
- (Не дослушав вопроса.) Ой, да господи ты боже мой, вот
уж... Исследователи Джойса! Им нужно свои статейки писать, так
они там чего-нибудь и пишут. В том духе, что Джойс был классик
и ничего этакого себе не позволял. Какая чушь, прости господи!
Эти-то ребята... Пускай развлекаются. Они-то есть, конечно, да
мне-то что? Что, они мне будут говорить, что я не то написал?
Вот ведь... Я ж свободный человек, понимаете?
- В Москву вы не собираетесь приехать - хотя бы в связи с выходом
альбомов?
- Нет. Нет-нет. Я уже стар для таких подвигов. Вы меня, кстати,
очень удачно застали - я через два дня переезжаю в деревню. Буду
жить на краю козьего пастбища. И смотреть, как козы ходят, вот
так. А вы говорите - приехать. Ну хорошо, я приеду, и что? Буду
стоять и улыбаться? Что я делать-то буду, я же с ума сойду от
скуки! С Леней я пообщаюсь, а дальше? Ностальгии по России у меня
нет - чего нет, того нет. Я же жил 12 лет в Израиле, у Тивериадского
озера. Знаете такое? По которому Боженька ножками ходил. Ну вот,
я его научно изучал. И там красота такая, что с ума сойти можно!
С другой стороны, конечно, Петербург... Да нет, я помню все очень
хорошо. А так, чтобы приехать - зачем? (После паузы, решительно.)
Я вам скажу: ностальгию выдумала первая эмиграция. И почему? Потому
что они реально оставили в России какие-то важные для себя вещи.
А мы-то что? Мы ведь просто удирали от этой бессмыслицы... Нет,
это, конечно, замечательно: концерты, диски. Вот книга у нас сейчас
выходит: все наши песни, которые пел Хвост с 60-х по 90-е годы.
Я этому очень рад. Но все же, простите, не приеду.
