Максим СЕМЕЛЯК,
"Афиша",
№6 (149), март 2005 г.
размещено с разрешения автора
“Я
сделаю потише, а то вон соседи по батарее стучат”. Леонид Федоров
склоняется над компьютером, убавляя громкость. Музыка чуть стихает,
маленькие мощные колонки уже не так грозно раздувают свои черные
жабры. Музыка - это новый федоровский альбом, который называется
“Таял”. Альбом подходит к концу - соседи взвились со значительным
опозданием и почему-то от звуков предфинальной молитвы Франциска
Ассизского, пропетой Федоровым на латыни. “Ну как?” - добродушно
интересуется Федоров. Он в шортах и бежевой майке, он дома. В ответ
я тупо разглядываю кнопки синтезатора Korg MS-2000. Мне совершенно
нечего сказать, потому что альбом поразителен даже по всеобъемлющим
федоровским меркам. “Таял” - это одновременно и симфоническая музыка,
и гремучее техно, и дремучий джаз, и барочные шалости, и старушечий
фолк, и акустическая гитарная обязаловка, и христианский гимн, и
дадаистский гам, и мелодекламация Анри Волохонского. Собственно
песен на диске раз, два - и обчелся: “Холода” и заглавная, которая,
в свою очередь, присутствует в двух версиях - в одну из них щедро
плеснул аккордеона Сергей Щураков (экс-“Аквариум”). Весь же прочий
материал альбома - это оглушительные странности, это хитрющие шашни,
это мрак и морок. Язык заплетается, звуки наслаиваются друг на друга,
а голос Волохонского, читающего про две доли белизны, звучит как
заклинание духов - примерно так у Лючио Фульчи в фильме “Дом на
краю кладбища” надрывалась загробная магнитофонная запись. Если
продолжить тему темноты, то я бы сказал, что песня “Холода” с ее
стоическими строчками “ждать тебя ведено, звать тебя нельзя, я иду
медленно, и мне грозят” - это уже уровень поздних Coil. Я бы сказал
так, если бы до конца понимал, где тут право, где лево. Вполне возможно,
что это поздние Coil были на уровне Федорова, - как знать? Да и
какая, в сущности, разница? При прослушивании вообще вспоминается
много чего нездешнего и современного - Tin Hat Trio, Max de Wardener,
Момус с его аналоговым барокко и др., - но удивительное заключается
в том, что все эти заезжие впечатления не идут ни в какое сравнение
с “Таял”. Головоногая лирика Дмитрия Озерского, как и было всегда
заведено, скачет от звука, а не от смысла; кстати говоря, впервые,
если я не ошибаюсь, эта лирика стала местами матерной: “Мост над
адом, х... на ладан”. Глагол “таял” воспринимается как логическое
продолжение глагола “таил”: значения будто бы оголяются, омытые
звуком, и смысл каждого слова висит на ниточке слюны. Если предыдущий
федоровский альбом “Лиловый день” был выдержан в принципиально комнатной
температуре и проникнуться его кухонной прелестью было не сложнее,
чем сунуть ноги в нахоженные тапки, то “Таял” - история глобальнее.
На сей раз Леонид Федоров взял на дом такую работу, мера которой
не годы. но десятилетия. Если это и кухня, то уж совсем-совсем высокая,
выше практически не бывает, кухня из слоновой кости с пищей богов.
Поверить в то, что весь этот батальный звукоряд записан в комнате,
практически невозможно - однако же вот он Федоров, послушно кивающий:
“Дома, всё дома”.
“Вовочка (Владимир Волков, великий питерский контрабасист и напарник
Федорова по “Таял”. - Прим. ред.) вообще чувствует музыку
абсолютно тактильно”, - добавляет Федоров. В самом деле, “Таял”
при всех своих звучных озарениях - это абсолютно жилое искусство,
шаркающее контрабасом, чиркающее пальцами по клавишам, танцующее
от печки и имеющее отношение исключительно к теплу, лишь к единственно
верному положению рук на близлежащем теле, только к мольбе и молитве.
И смерти нет - хотя бы потому, что Федоров нетвердо выговаривает
букву “р”.
Точно как и “Лиловый день”, новый диск вскормлен излишками чужой
музыки. С “Таял” следует держать ухо особенно востро - повестку
пластинки формируют Гайдн, Малер, группа Queen, “Сирин”, Мартынов,
даже Высоцкий (в вышеупомянутых федоровских “Xoлодах” звучит кусок
из “Холодов” В.С.В.). При этом сказать, что лидер “Аукцыона” кого-то
там цитирует, - с тем же успехом можно сообщить, что повар, стряпая,
цитирует соль или, предположим, сельдерей. Федоров, видите ли, не
ссылается, он употребляет; не украшает, но строит. Заимствованный
звук служит ему не ледяной виньеткой, но рабочим, хорошо лепящимся
снегом - в конце концов, он, как и было сказано, не завидующий кому-то,
но заведующий всем. "Ну да, тут сэмпл. но он вот такой вот”,
- Федоров разводит ладони так, словно показывает пойманного сома.
И прибавляет: “Вообще мне не правится говорить, что это я пишу музыку,
скорее она сама меня находит. Я и музыкантом себя не считаю”.
Федорова нашла музыка, которая вроде бы слишком сложно устроена,
но которая одновременно - как на ладони. Думаю, все дело в правильно
выбранном слове. “Таял”. Все навороты альбома стремятся не скрыть
главное, но напротив - поскорее его обнаружить. Альбом про то, как
всего много, и как могущественно оно способно исчезать, и как нечеловечески
его может быть жаль. Все течет, многоуровневая музыкальная структура
словно обнажается с каждой нотой, звуковое громадье альбома оседает,
словно московский снег, обнажающий цветы и трупы животных. Грязно
блестит битое стекло, пузыри земли лопаются с оглушительным, как
волковская электроника, треском; поднимается пар, голос солиста
мокро темнеет, как льдинка в тротуарном ручье, поток уносит все
что ни попадя и остается голая, жирно темнеющая земля - та самая,
которой, если верить старой-престарой песенке Федорова, можно умыться.
Ничего не скажешь, весна.
Леонид Федоров, Владимир Волков
“Таял”
Улитка
