УЙДЕТ ЛИ ФЁДОРОВ ИЗ АУКЦыОНА, ЭТО НАУКЕ НЕ ИЗВЕСТНО. ПОКА

(интервью "Музыкальной газете", декабрь 1997 года)

Группу АУКЦЫОН называют единственной великой группой современного отечественного рока. Она действительно не похожа ни на кого из западных или тем более российских рокеров. Ни имиджем, ни музыкой, ни поведением. Музыканты никому не подражают и ни перед кем не преклоняются. Они играют музыку, которая нравится им самим. Недавно лидер коллектива (он сам, правда, не согласен с таким определением) Леонид Фёдоров записал сольный альбом. Это известие и послужило поводом встретиться с одним из самых интересных представителей современной отечественной музыки.

— Первый вопрос возникает сразу, как только переступаешь порог твоей квартиры. Почему кумир публики Леонид Фёдоров живет в коммуналке? Или известная группа АУКЦЫОН не зарабатывает достаточного количества денег?

— Никаких денег мы не зарабатываем! Дай Бог, на жизнь бы хватало. У наших записей очень маленькие тиражи. В России сейчас три тысячи — уже большой тираж, и у нас примерно такие тиражи. Это на Мелодии был минимальный тираж тысяч тридцать. Потому что существовала сеть магазинов в тридцати тысячах городов и в каждом находился мудак, который покупал любую пластинку.

— Один мой знакомый немец, придя на твой сольный концерт и узнав, что ты из АУКЦЫОНА, сказал: "А, знаю, это не ваша группа, это наша группа!" Откуда такие тесные связи с Германией?

— В 90–91 годах, как ты помнишь, здесь все накрылось. Играть было негде, никто не платил. Вдруг поменяли деньги и стало очень дорого куда–то ездить. А нам просто повезло, что нашелся человек, который нас туда свозил и устроил концерты.

— А записываться за границей вы не собираетесь? Или вас устраивает местный уровень?

— Да какая разница, какой уровень! И вообще об уровне чего идет речь? У нас подход такой — как студия звучит, так мы и записываемся. Мы в студии не говорим: "Вот, хотим сделать так–то!" Есть уровень музыки. А уровень записи — фуфло. Летов уже доказал, что замечательные альбомы можно вообще записывать на магнитофон.

— От чего тогда зависит качество конечного продукта?

— Да играется в студии и все. Так же, как на концерте. У нас, кстати, нет никакой программы на концерты, поэтому песни поются в зависимости от настроения.

— Почему так долго не выходит новый альбом? К вам есть претензии — суперпрофессиональная группа, которая всегда собирает аншлаги, несколько лет "катает" старую программу.

— Действительно, зачем столько времени показывать старые вещи? Нового–то ничего нет. Изначально группа создавалась для того, чтобы делать музыку, которая самих себя удовлетворяет. Поэтому мы ждем момента, когда появятся песни, которые нас удовлетворят.

— Посещают мысли уйти из музыки?

— Нет, конечно. Появляется желание заниматься какими–то сопутствующими искусствами — видео, кино. Сейчас уже почти доснят мультик на одну из песен с "Жильца вершин" (последний альбом АУКЦЫОНА, записанный совместно с Алексеем "Хвостом" Хвостенко. — Е. К.). Только прошу не путать — это не клип, а именно музыкальный мультфильм с сюжетом. Потом, может быть, еще один мультик будем делать. На самом деле, еще при записи "Жильца вершин" мы думали, что это не самостоятельная музыка, а скорее саундтрек. Потом еще какое–то кино снимается на другую песню из того же альбома. И это все блоком, я надеюсь, выйдет на видеокассете.

— Почему же при таком увлечении кино у вас мало клипов, которые крутятся по ТВ? Ведь свою музыку раскручивать как–то надо?

— А на фига ее раскручивать? Деньги можно зарабатывать другим способом. Я не могу себя заставить делать из любимого дела рутину. Понимаешь, когда я закончил институт, я должен был бы работать без особых перспектив на будущее. У меня тогда был выбор — стать инженером и просиживать задницу в КБ или что–то делать в свое удовольствие. В жизни бывает тяжело, бывает легко. И если не судьба деньги зарабатывать, значит, так тому и быть.

— Из–за твоего отношения к деньгам в группе трений не возникает?

— Возникают проблемы, конечно. Но они решаются естественным путем, слава Богу. Мы уже взрослые мальчики, у нас дети. Я не могу себе представить, что какие–то вещи надо делать специально. То есть если я что–то делаю за деньги, то я все–таки пытаюсь из этого извлечь удовольствие. Вот, кстати, с новой пластинкой так и получается. Появилась возможность новый звук поискать, да и деньги нашлись — это хорошо. У меня были мощные денежные проблемы, и мне дали деньги под это дело, так что мой альбом — заказ.

— Когда создаются альбомы АУКЦЫОНА, туда входят просто новые песни или есть какая–то концептуальная задумка?

— Концептуальной задумки, конечно, никогда нет. Есть, может быть, какая–то идея, которую мы пытаемся вытащить из имеющегося звучания. Причем эта идея иногда даже не осознается. Мы о ней задумываемся в последний момент. То есть были какие–то концепции у "Бодуна", "Птицы", но...

— Я так понимаю, что эти альбомы тебя не очень устраивают?

— Они меня последнее время вообще не устраивают. Мне больше нравится "Жилец вершин" и "Чайник вина". Мне кажется, что они наиболее аукцыоновские. Они, правда, совсем не похожи на концертный имидж группы. А "Хвост" сейчас живет в Нью–Йорке, записал что–то новое. Может быть, и мы с ним чего–нибудь запишем.

— АУКЦЫОН тоже недавно был в Америке. Как вам Новый свет?

— Мы были в Бостоне и в Нью–Йорке. Нью–Йорк — это что–то потрясающее. Город фантастически красив. У улиц вместо названий — номера, поэтому легко ориентироваться. Тебе называют адрес, и ты автоматически знаешь, где это находится. К Нью–Йорку невозможно относиться никак — некоторые в него сразу влюбляются, а некоторые начинают ненавидеть, причем тоже сразу. Америка от Европы вообще знаешь чем отличается? Там нация молодая, и это сразу бьет по мозгам, это сразу заметно. Там нет никаких национальных разборок, хотя город набит разными национальностями. Нет никакого антагонизма. Сначала даже не врубаешься в то, что такое вообще бывает. Они все американцы, в Европе такого нет. Все открытые, веселые. Там нет уровней бедный — богатый. Ты можешь спокойно быть нищим, и никто тебя за это не будет толкать. А потом, если захотел, можешь стать богатым. Нет такой проблемы. Главное знать, чего ты хочешь. Все любят детей, стариков и собак. (Улыбается. — Е.К.).

— Тебе вообще никогда не хотелось переехать в Европу или в Нью–Йорк, поближе к мировой культуре?

— Сейчас таких мыслей не возникает. А раньше... Первый раз, когда я поехал в Германию, у меня был шок. Здесь был кошмар, карточные сигареты. А в Германии все увиденное по мозгам ударило. Я после той поездки три недели не мог выйти из дома. Очень мощный был контраст. А сейчас, во–первых, такого контраста нет. А потом, мы слишком много раз там были, чтобы понять, что отличий–то на самом деле мало.

— Что за публика ходит на ваши концерты на Западе?

— В Германии последнее время стали и русские приходить, потому что их там много появилось. А вообще — немцы в основном. Мы на самом деле именно за счет этого чуть–чуть научились играть. Потому что с тем подходом, с которым играют у нас, далеко не уедешь. А в Германии у нас режим был очень боевой: вечером играем, потом спим, потом садимся в автобус, едем, вылезаем, опять играем и так далее. Бременские музыканты какие–то, лягушки–путешественницы и т. д. Ура!

— Но ведь у АУКЦЫОНА большая смысловая нагрузка идет на ассоциативный текст?

— Никаких ассоциаций! Мы как раз очень давно думаем о том, для чего же пишутся тексты. У нас в основном сначала появляется мелодия, а потом мы подбираем слова, которые на ум приходят. А иногда никаких слов не приходит на ум. Я вообще к словам отношусь серьезно. Не верю я им. Потому и люблю "Жилец вершин" (альбом с песнями на стихи Велемира Хлебникова. — Е. К.). У нас когда появляется текст, он претерпевает некую редакцию. Но с моей стороны лишь одну — чтобы было легче петь. Идет работа над интонацией, над звучанием. Мне на самом деле на рифмы плевать. Сейчас Озерский (автор большинства текстов АУКЦЫОНА. — Е. К.) вообще перестал записывать свои тексты. Поэтому текст изначально упрощается, чтобы я его смог запомнить сразу, как только услышу. И рифма, конечно, удобна — легче запомнить.

— Тебе понравилось выступать в Америке?

— Очень интересно. Мы, кстати, сыграли в одном концерте с гитаристом Тома Уэйтса, потрясающим человеком, очень красивым. На него там сейчас все молятся.

— А с самим Уэйтсом ты не знаком?

— Нет, к сожалению. Разминулись.

— Сыграть с ним ты бы хотел?

— Да нам все равно, с кем играть. Но лучше одним!

— А какие у вас отношения с российской рок–тусовкой?

— С кем–то встречаемся иногда, разговариваем, выпиваем. Но мы не тусовочная группа. Мы и друг с другом–то сейчас стали меньше встречаться — дети у нас. Ну, иногда тоже выпиваем.

— Спиртное вообще играет большую роль в творчестве группы?

— К спиртному мы относимся замечательно. Сейчас, правда, модны все эти разговоры об анонимных алкоголиках. Но мне кажется, что не надо так заострять эту тему. То есть, конечно, лечатся люди, но махать флагом — зачем? Было неспокойно, когда Гаркуша пил и вносил в атмосферу всеобщую клинику. Но теперь все кончилось. Ура!

— Есть ли предпочтения в спиртных напитках — водка, пиво, текила, виски?

— От настроения зависит. Вот ирландский виски я очень люблю. Текила — гадость. Ее много не выпьешь — утром голова очень болит. А виски можно "в сосиску" напиться, а утром проснуться — и нормально.

— Ладно, со спиртным завязываем. Давай о музыке разговаривать. Ты слушаешь современный отечественный рок?

— Отечественный — нет. Я даже к радио радикально подошел — поменял усилитель, и теперь у нас нет радио. Раньше, когда это все появилось, было интересно. Радио "Катюша" было замечательное. А теперь — надоело. У нас, кстати, был смешной случай. Мы гастролировали в Хабаровске, и у нас был один люкс на всех. С радиоприемником, естественно. Мы там веселились, пили портвейн, музыка громко играла, а уже наступила ночь, часа два. И тут — стук в дверь. На пороге стоит заспанный азербайджанец. Мы ему говорим, чтобы он, мол, заходил, выпил с нами. А он смотрит на нас и говорит: "О, ребята, привет! Вы знаете, я тоже очень люблю музыку. Но зае...ло!" Хороший парень, мы ему портвейна налили. Так вот у меня сейчас примерно такое отношение к радио. Музыка, которую я слушаю, она другая, по радио ее не передают. Цыгане там всякие, цыганки.

— То есть вообще нет групп, которые тебе нравятся?

— Почему? Есть ВОПЛИ ВIДОПЛЯСОВА замечательные, с НЕ ЖДАЛИ у нас давнишняя дружба. Но многих я, к сожалению, вообще не слышал. Мне надоели американские и европейские подходы к музыке — или мрачный тяжеляк, или унылость, как в трип–хопе. Сейчас все зациклились на простых ритмических формах. Это все сделано вкусно, но очень достало по состоянию. Меня больше интересует живая музыка. Не композиторство.

— А записать какой–нибудь проект чужих нравящихся тебе песен, типа того, что Скляр с Сукачевым сделали?

— То, что сделали Скляр с Сукачевым, мне абсолютно не нравится, порнуха какая–то. Они не поймали самого главного, сделали какой–то китч. Хотя сейчас все китч. Я верю, что Скляр любит эти песни и все делал искренне. Просто мне кажется, что сделал он плохо. Они пытались что–то под Уэйтса сделать. Но у Уэйтса–то мысль в каждом звуке, а здесь этой мысли нет. Нет самого главного — звука.

— Есть ли кто–то, кто работает над стилем АУКЦЫОНА? Вопрос возникает потому, что группа–то на самом деле стильная.

— Никто не работает. Когда–то давно, в конце восьмидесятых, мы задумывались о стиле. Но ни к чему хорошему это не приводило. Нам было просто интересно и весело. А сейчас я одеваюсь в то, что мне удобно. Иногда очень сложно менять. Раньше было хорошо, потому что можно было многое купить в "комке". А сейчас "секонды" открылись — тоже можно одеться нормально и удобно. И дешево.

— Ты недавно подстригся из желания сменить имидж?

— Нет, конечно, просто мы гастролировали в Венгрии и там было очень жарко. Я и попросил Озерского подстричь меня. Озерскому было очень лень, и он сказал, что у него есть машинка для бритья бороды, но у нее один зуб сломан, поэтому можно только наголо. Весело было, когда на себя потом посмотрел.

— То есть над сценическим костюмом работает только Гаркуша?

— Ни хрена он не работает, у него всего один костюм и есть. Правда, сейчас он вроде бы новый пиджак себе купил, феньки все снял, только одну оставил. Хочешь, расскажу, как он петь начал? Когда мы собирали группу, мы Аркашу Волка пригласили в качестве вокалиста. Он, между прочим, очень хорошо поет. Но он потом на нас обиделся и ушел — у нас тогда такая приколка была, что мы всех евреями называли. А он сказал, что мы фашисты, и ушел. Его это бесило очень. А кому–то петь надо. Я тогда стремался, но какие–то песни начал исполнять. Гаркушу просил, чтобы он подпевал. И тогда мы поняли, что он — прирожденный солист.

— Про вашего бывшего солиста Сергея Рогожина тоже есть байка. Мне рассказывали, что вы очень стебались над его якобы нестандартной сексуальной ориентацией. И даже специально для него написали песню, все строчки которой рифмовались со словом "голубой", но само слово не употреблялось: "Я музыкант, вот мой гобой / Мой инструмент всегда прямой / Он постоянно под рукой / Вот он какой..." Рогожин эту песню спел и потом ушел из группы. Это было так?

— Ну, шуточки, конечно, были, но они никогда не были злобными. И песня такая есть, мы с Озерским ее специально писали для Сергея. Но ушел он абсолютно не из–за этого. Просто стало ясно, что мы разные люди. Ему предложили остаться в ФОРУМЕ, к тому же ему было интересно побыть лидером. А потом, может быть, ему не нравилась наша радикальность по отношению ко всяким поп–исполнителям, к официальным музыкантам. Может быть, конечно, в подсознании у него и были какие–то обиды, но я в этом сомневаюсь.

— А как в АУКЦЫОНЕ обстоят дела с лидерством?

— Ярко выраженные лидеры у нас все, в зависимости от ситуации. Но, несмотря на это, нам иногда бывает интересно вместе работать. Ура!

Беседовал Евгений КОГАНA
Фото Ольги УРВАНЦЕВОЙ

© музыкальная газета

[Назад]