Алексей МУНИПОВ,
www.izvestia.ru,
15 марта 2004 г.
оригинал лежит здесь
размещено с разрешения автора
Леонид
Фёдоров за последнее время оживился: спел Генри Перселла в зале
Чайковского, сыграл с балканскими цыганами в Тель-Авиве и представил
в Центральном доме художника два совершенно новых сольных альбома.
Множество людей, по-прежнему считающих Федорова главным отечественным
сочинителем, а “АукцЫон” - лучшей русской группой, последнему
обстоятельству наверняка обрадуются. Обрадовался и Алексей МУНИПОВ:
обычно чурающийся журналистов Леонид ФЕДОРОВ дал ему большое интервью.
-
Альбомы пока мало кто слышал. Не расскажете о них?
- Есть такой поэт - Анри Волохонский.
Он занимается стихами, переводами, прозу пишет, вообще много чего
делает. Анри начитал у себя в Германии разных текстов. Один
- перевод джойсовских “Поминок по Финнегану”, немного сумасшедший.
Второй называется “Горы и реки” - это его
проза, которая… мне трудно даже сказать, ни на что не похожа.
Там все: и песни его, и проза.
- А что за музыка?
- Ну… такая вот музыка. Больше, наверное, напоминает театральную
постановку. Странное там… все.
- Похоже на то, что вы
с Хвостом делали?
- Не очень. Человек-то другой. Давайте я поставлю лучше. Но
это не поп-музыка, сразу предупреждаю. (Федоров
ставит диск. Звучит голос Волохонского на фоне очень красивого
электронного звукового ландшафта.)
- Вы теперь электроникой
интересуетесь?
- Да это же просто инструмент. Глупо ею всерьез интересоваться
- все равно что всю музыку писать только для контрабаса или, там,
барочного оркестра. Какие-то смешные штуки из нее можно вытащить,
но в целом… Мне не нравится, как люди сейчас… ну как будто нет
ничего другого. Вообще последнее время нравится нетанцевальная
музыка, потому что танцевальная уже во как надоела! Когда-то ее
мало было, а сейчас… Куда интереснее вещи, основанные на хитром
извлечении звука. Вот японцы. Отомо Йошихиде. Это намного прогрессивнее,
чем, скажем, американский авангард.
- Типа Джона Зорна?
- Ну, Зорн еще не худший представитель. Но покоя нет, понимаете.
Как объяснить… У Йошихиде, несмотря на то что музыка довольно
агрессивная, шумовая, почему-то есть покой. Что значит покой?
Вот возьмите Баха. Абсолютный, идеальный покой. Там и радость,
и слезы, что хотите, но при этом музыка… (ищет
слово) не театральная. А у Зорна, да и вообще у многих, все
какой-то надрывчик, который мне что-то… Устал я уже от такого.
Причем, как я понимаю, самое интересное сейчас происходит не в
студиях, а на сцене, в импровизационной музыке. По крайней мере,
я давно не слышал настолько же интересных студийных работ. Есть,
конечно, люди, которые что-то делали: Nine Inch Nails, Питер Гэбриел.
Ну да, кайфово, но все равно как-то… Я сейчас Мамонова новый диск
слушаю, “Зелененький”, вот это как-то правильней. Можно, конечно,
усложнять, но смысла-то нет - все равно Бетховен лучше. А чего
рыпаться тогда? Слушать какие-то изыски студийные - смешно. При
нынешней-то технике… Вот я альбом сделал на одном синтезаторе.
А если бы мы нашли синтезатор получше, могли бы еще больше навалять.
Взять такой тембр, другой. И чего? А вот Мамонов на одной гитаре
все сыграл, и замечательно, лучше не надо. Слушать, кто там какие
звуки придумал? Так это же просто! Понятно, как это сделано! Нужны
время, деньги и хорошая аппаратура. Все! Меня как-то больше восхищают
люди, которые могут… Как Йошихиде, который одну кнопочку нажал,
что-то там дернул, тарелочки какие-то маленькие тронул, а все
звучит - и непонятно как! А когда так - на студии, музыканты хорошие,
все отстроили, чисто звучит, хорошо, мощно. Ну… есть в этом какая-то…
Скучно становится очень быстро.
- Жанровая принадлежность
музыки вам важна? Вот поп-музыку вы, например, можете слушать?
- Да я все что угодно могу слушать. А ради удовольствия? Сейчас
вообще как-то мало музыки, которая приносит удовольствие. Что-то
было… Вот последняя пластинка Киммо Похъёнена, такой финский аккордеонист.
Еще очень нравятся все опусы Medecki, Martin & Wood, кстати
- даже больше, чем Зорна и компании. Уж больно они играют здорово.
- Раньше вы были большим
меломаном, чем сейчас?
- Да нет, никогда не был. Ну так… Когда возникает желание.
Но вот чтобы специально ходить, искать… Иногда даже бывает, что
купил пластинку, причем которую давно хотел найти, и она лежит
пару месяцев: не доходят руки или просто не хочется. Да и вообще
мне последние годы больше нравится классика. Там ведь столько
музыки, которую не слышал вообще никогда! И кроме того, оказалось,
что какой-то суперавангардной, прогрессивной - так и не найти.
Ну и фиг с ней.
- К поп-музыке сейчас как-то
изменилось отношение. Представить, что все сойдутся на любви к
песне “Мой мармеладный”, еще лет пять назад было невозможно.
- (Морщится, как будто
я сказал что-то неприличное.) А раньше все любили “Ласковый
май”, и что? Ну какая разница? Ничего же не меняется. Новое поколение
выбирает свое дерьмо. Да ради бога, пусть. Но обращать на это
внимание… Это же неважно совсем. Раньше слушали Пахмутову, теперь
Катю Лель. Это просто время. Оно пройдет, и через пять лет никто
о них и не вспомнит. А Майка Науменко вспомнят, хотя он при жизни
вообще не издавался, да и сейчас его мало кто знает. Сто лет еще
будут помнить.
- Года три назад вы говорили,
что собираетесь открыть свой лейбл и выпускать на нем по-настоящему
достойных музыкантов.
- Мы и открыли, “Улитку”. Эти два альбома на нем вышли. Хвоста
выпустили опять же. Ну а кого еще? Больше что-то не нашли никого.
Вот у Старостина есть куча уникальных поющих дедушек и бабушек,
все думаем их выпустить, да что-то денег нет пока. Там архив гигантский,
записей на 100 часов. Просто клад какой-то. Нет, мы сделали лейбл
прежде всего для себя: ну кому нужен озвученный перевод Джойса?
А заодно и Анри поможем: он ведь на пенсию живет, довольно скудную.
Понятно, что эта музыка не разойдется полумиллионным тиражом,
но по крайней мере по тысяче штук продадим.
- Анри не думает приехать
в связи с выходом альбомов?
- А он вообще не хочет сюда ехать. Наотрез. Да и зачем? Он
человек совсем не публичный, довольно пожилой. Куда ему мотаться?
Ностальгических чувств он не испытывает, а возвращаться, когда
понимаешь, что здесь все по-другому, - какой смысл? Тем более
его отсюда выгоняли с треском. Он мне такие вещи рассказывал…
Как, говорю, вы жили? “Ну как? Вот нас компания из десяти человек,
а все остальные - враги”. А Хвоста вообще турнули вслед за Бродским.
По той же статье. Он даже в психушке лежал на той же койке, на
которой до него лежал Бродский.
- Хвост-то, по крайней
мере, приедет? Ему ведь недавно даже гражданство дали.
- Ну, там тоже, знаешь, бабушка надвое сказала. Хвост - человек
очень непростой, да и ситуация сложная, она так просто не решается.
Дело в том, что он во Франции имеет статус политического беженца.
По этому статусу наше правительство с прошлого года запретило
выдавать въездные визы в Россию. То есть сюда он получить визу
не может. Поэтому, чтобы Хвост приехал, ему сделали гражданство.
Но при этом он автоматически теряет статус беженца. Соответственно
если он приедет, обратно его могут и не пустить. А тут - кому
он, собственно, нужен? Там у него семья, дочь. А здесь что? Ну,
поиграет он с нами. Тоже ведь немолодой дядя, не сможет, как мы,
играть концерты и этим жить. Это тяжело. А с Волохонским еще сложней:
он в жизни не занимался ничем таким. Он и записываться-то начал
с моей подачи - просто не думал, что кому-то это нужно. Мне кажется,
он до сих пор не понимает, что говорит магическим голосом.
- У вас сейчас такой неожиданный
всплеск творческой активности: за полгода - целых три диска.
- Ну вот видите, так бывает. Я ничего не планирую. Есть что-то
интересное - делаю, нет - не делаю. Это же быстро происходит.
Джойса мы записали за пять дней, потом я его стер благополучно,
пришлось записывать заново. С “Горами и реками” было еще смешнее:
год назад я пытался писать музыку к кино, меня приятель попросил.
И вся музыка была забракована: я ее писал на обычный диктофон,
на кухне в съемной квартире. Использовал всякие шумы, шорохи,
ш-ш-шебуршания. Лежало это, лежало… А тут вдруг пригодилось. И
попало очень здорово
- Вы ведь и выступать сейчас
стали больше.
- Да нет, мы много никогда не выступаем. Просто в Москве редко
появляемся, сейчас совпало несколько концертов. А так-то ездим
- в Ижевск, в Пермь. На гастролях вот водку подарили, “АукцЫон”.
(Показывает бутылку. На этикетке действительно
надпись “АукцЫон” и фотография группы. Леня смотрит на нее с сомнением.)
Не знаю уж, чего они там намешали. Если такая же водка, как у
нас музыка, я бы поостерегся. Раньше мы еще за границу много ездили,
потому что деньги надо было зарабатывать, а сейчас вроде и здесь
можно зарабатывать, так что и не ездим.
- С “АукцЫоном” есть ощущение,
что уже все про всех знаешь, никаких неожиданностей.
- С ними у меня такое состояние, которого ни с кем больше
нет. Понятно, концерты всякие бывают. И слава богу - на то они
и концерты. Всех уже знаешь, кто чего… но я в последнее время
спокоен, потому что играю и с “АукцЫоном”, и один, по-всякому.
И так куда лучше, чем раньше.
- Кажется, что вам совсем
стало неинтересно с другими музыкантами работать: последние альбомы
практически в одиночку записаны.
- Просто возможности другие появились: теперь-то у меня дома
студия. Благодаря “Лиловому дню”, кстати.
- Он так хорошо разошелся?
- Нет, я просто условие издателям поставил: я вам альбом -
вы мне студию. Ну, почти так. Меня всегда угнетало именно состояние
ожидания: когда можно будет пойти записываться, когда найдутся
деньги… При том что сама студийная работа мне дико нравится -
больше всего остального. Концерты, то-се - мне это как-то не очень.
Я бы, будь моя воля, вообще играл как можно меньше. Сил отнимает
много, а толку… А в студии я могу сидеть бесконечно. Я же всю
жизнь об этом мечтал. На “Анабэне” мне впервые удалось потратить
в студии столько времени, сколько хотелось, но на это ушли годы!
Три года, если точно. А дома я могу работать спокойно. В обычной
студии потребовались бы месяцы, чтоб добиться такого вот звучания
- серого и… (ищет слово, не находит) ну вот такого.
- То, что получилось, вы
переслушиваете потом?
- Не то чтобы часто, но случается.
- С какими чувствами?
- Всякие, если честно, возникают чувства (усмехается). Но вот, кстати, полгода назад
у меня почему-то все аукцыоновские диски оказались, я сел их слушать.
Очень веселился, конечно. От души. Мы все-таки… (Хмыкает.) Да нет, смешно, действительно. Неужели это мы играли? Как
мы все это делали? (Пауза.)
Вообще-то мне все равно. Диск вышел - в башке что-то щелкает:
все, конец. Ну порадуешься. Первое время я вообще стараюсь не
слушать: тут же начинаешь находить, что не так. А потом, спустя
год или два, вдруг наткнешься неожиданно или поставит кто-нибудь,
и ты так: о-о-о! Ни фига себе! Нечасто, правда, такое чувство
возникает. Тем более что обычно приходится слушать, как заводят
всякие там “Дороги” - тут уж, конечно, никакого удовольствия.
А вот “Жильца вершин” мы слушали в прошлом году - очень хорошая
пластинка получилась. В Киеве совсем недавно кто-то нам поставил
“Анабэну”, я даже удивился: как звучит хорошо. Вообще из аукцыоновских
альбомов есть только два, в которых я бы вообще ничего не менял,
- “Чайник вина” и “Жилец вершин”. Вот они абсолютно адекватно
записаны - и вообще за них не стыдно. А “Птица”, “Бодун” - это
все как-то так… Ну, “Бодун”, может, даже получше. Очень уж топорная
студийная работа. А вот к “Анабэне” у меня вообще никаких претензий
нет. Я там каждую песню раз по сто прослушал. “Лиловый день” -
совсем другая история. Это эксперимент, правда, довольно удачный.
- Очень мощный альбом получился.
- Там, видишь ли, в чем дело… Я, имея уже довольно большой опыт
звукозаписи, понимаю, что любой звук, даже самый нейтральный,
- он имеет значение. Ты, может, даже не ощущаешь, что он есть
- а он есть. А в “Лиловом дне” одновременно играет как минимум
четыре источника. Хоры, симфонические оркестры… Оркестры! Одного
оркестра с головой было бы достаточно, а тут играет все сразу,
в одном треке! И вся эта энергия - она же никуда не девается,
она же там. Странная вещь. Там ведь случайно все совпало. Я когда
в первый раз услышал, что получилось, - честно говоря, офигел.
Мурашки по спине пошли. Ну, думаю, непроста.
- Страшно немного его слушать.
- Действительно страшно, я согласен. Мне самому иногда страшно.
Само все срасталось, непонятным образом. На уровне чуда. Я на
каждую песню тратил ровно один день. Сидел часов по шесть. Находил
сначала какие-то штуки, которые должны у меня играть. Иногда просто
- идем мимо метро, и я вдруг говорю жене: слушай, мне чего-то
хочется волынки купить. Заходил, покупал какого-то волынщика безвестного,
и потом его использовал. Вивальди взял. Эминема. Просто так. Просто.
Потом заводил несколько компакт-дисков и под них пел. Писал столько
дублей, сколько влезет на диск. Штук 15-20 там влезало. И вот
из этих 20 дублей один попадался - фантастический. Иногда два,
и я выбирал. Иногда брал разные куски. Я писал, писал, выдыхался
и начинал слушать. Мне казалось, что в самом конце было неплохо,
а выходило, что в середине. Все это заняло у меня - с января по
апрель. Потом долго соображал, как и что. К лету я альбом собрал,
и осенью он вышел. И вот год, получается, я все работаю, работаю,
уже три пластинки записал.
- Вы сейчас
на два города живете? Где комфортней?
- В Питер мы буквально на два дня приезжаем, а так в Москве
все время. Здесь ребенок, концерты тоже здесь, студия. И проектов
здесь много. А где комфортней - сложно так сказать. У нас жизнь-то
кочевая, где живешь - там и комфортней. Живем сейчас в Москве,
значит, здесь. От Питера как-то отвыкли уже. Там приезжаешь -
только беготня по родственникам: отдать деньги, нанести визиты
и обратно. Мы еще и ездим много. Сейчас пластинки эти. Насыщенная
достаточно жизнь (задумчиво
смотрит на водку-"аукцЫоновку"). Я вот думаю, может,
открыть все-таки?
